ГРИМАСЫ ПОСТМОДЕРНИЗМА Я не стану рассказывать читателю длинную историю о том, как я нашёл эти два текста, когда-нибудь её расскажет вместо меня мой биограф. Я намерен проиллюстрировать стиль «постмодерн» стихами о стихах, своих, конечно же. В ранней юности я написал стихотворенье, которое по духу очень близко книге «Екклесиаст», хотя е Библию к тому времени ещё не читал.
СДВИГ
И всё изменится – почти
Забытых дум прикосновеньем
Всё то, что ты с благоговеньем
Считал незыблемым – почти.
Что неизбежно, то пройдёт.
Печаль пройдёт, пройдёт невзгоды,
И ты пройдёшь, как все, сквозь годы,
А неизбежное не ждёт.
Оно не будет ждать и впредь.
Всё ощутимей плоти бремя.
Проходит жизнь. Уходит время.
Теперь смирись. Пора прозреть.
Пора отдать себе отчёт:
Как все, ты должен был родиться,
Чтобы однажды убедиться –
Время не пепел – утечёт.
Что всем нам чистое нельзя,
Незагрязнённое свободой,
Уже отмерено природой,
Когда закончится стезя.
Ты превратишься в то, чем был.
Так, ослеплён своим прозреньем,
Ты вспомнишь дольнее с презреньем,
Кто ненавидит, тот любил.
Жизнь – это медленная смерть.
Поток в жерле исчезновений
Вновь возвратившихся мгновений
Во временную круговерть.
И это жизнь, и если бы
Она была неповторима,
Нас не касалась бы незримо
Печать тоски, клеймо судьбы.
Пришло время интеллектуальной зрелости и об этих юношеских стихах я написал сквозной сонет. Вопрос: какой текст первичен – первый или второй?
Поэтика поступка исключает
Отказ за выбор свой не отвечать,
И тот, кто Провиденье омрачает,
Тоски имеет скорбную печать.
«Клеймом судьбы» её он величает,
И не могу я, не спросив, смолчать:
Кто, на свой круг вернувшись, не скучает,
Любя больше дарить, чем получать?
Сначала этот автор заключает
Слово «почти» в такой ряд, что вскричать
Впору и «ох!» и «ах!» - себя отчает
И ум, и разум – так озорничать!
Екклесиаста стиль слух различает.
Хруст под ногой… Мороз будет крепчать.
«Поэтикой поступка» называется вторая часть «Поэтики выбора». Кто захотел, тот прочёл этот трактат. Концовка сонета отсылает ещё к одному стихотворению юных лет, одному из первых, написанных мною ещё почти в детстве:
Поперхнулась осенняя роща
Лёгким первым снежком отчужденья.
Тонкий лёд моего наслажденья.
Всё пройдёт. Жизнь грубее и проще.
Но вот ещё стихи моей юности. Замечательно, что они написаны ещё при жизни Борхеса, он их, конечно же, знал.
Сяду в кресло, выпью чаю,
Прикурю от лёгкой спички…
Я нисколько не скучаю,
Я люблю свои привычки!
Посмотри как бесприютно
В новом доме новосёлам –
Лучше жить сиюминутно
В одиночестве весёлом!
Просто жить и безыскусно,
Вечно слыть за домоседа…
Лишь порой немножко грустно
Не зависеть от соседа.
А вот безупречно написанный сквозной сонет, в котором цитируется моё юношеское стихотворение:
Город Хорхе, воздух чей хорош,
Buenos Aires назван не случайно,
А прославлен как необычайно
С высоты мерцающий как брошь!
Я при Хорхе был ещё Гаврош:
«Книголюб, испанский изучай, на,
А теперь – французский. Примечай, но
Не учи английский – льда в нём крошь.
Белый хлеб – пшеница, чёрный – рожь.
Баловать себя любящий чайно,
Сидя в кресле, спичкой невзначайно
Поджигая пеплоприпорошь,
Не учи английский! – Бросит в дрожь
Сленг Содома, мерзкий чрезвычайно.
Buenos Aires – имя города, являющееся калькой фамилии Baudelaire, которую можно разбить пробелами и тогда получится словосочетание Bau de l'aire – буквально: «хороший воздух». Как всё в сонете описано, так оно и было: сначала испанский в спецшколе, затем французский с репетитором. Но не английский! А вот поэма Борхеса, посвящённая Буэнос Айресу.
ПРЕДЕЛЫ
Из улочек, что углубляют Запад,
Одна, а вот какая, я не знаю,
Увидена мной – слепоты внезап ад! –
В последний раз – во сне ли? – вспоминаю,
Пред Тем смиренный, Кто назначил нормы
И строгую таинственную меру
Вещам, теням и снам, чьи зыбки формы,
Что ткёт и распускает по примеру
Жены Улисса наша жизнь. Всему есть
Предел, цена, последний раз и больше
Впредь никогда, но тризну по кому есть
В том доме, что хранит память всех дольше?
Через хрусталик мутный уже утро
И через в ряду книг зиянье грани
Центральной бриллианта – «Камасутра»
Там не стоит! – считать мне капли в кране.
На Юге не одна во двор калитка
С террасами, что сложены из камня
И тутами запретна мне. Улитка
Не захрустит: «Мой дом не из песка!» мня.
Есть двери, что закроются навеки,
И зеркало, что тщетно поджидает,
И перекрёсток есть, что в человеке
Четвероликий Янус наблюдает.
Одно среди твоих воспоминаний
Потеряно уже непоправимо –
Ты не увидишь, жертва препинаний,
Светила, что водой остановимо.
Не повторишь того, сказал что розам
И соловьям Омар Хаям, слагая
Стихи назло изгнавшим рифму прозам.
Другое время и страна другая…
Залива гладь, куда впадает Рона,
И всё моё вчера какое ныне
Вернёт мне? Карфаген не без урона
С лица земли стёрт Римом и вечны не
Твердыни… Шуму утра я внимаю
И голоса прохожих различаю.
Разлуку со смиреньем принимаю
С любимыми. Без Борхеса скучаю.
Вопрос: что первично – поздний сонет или ранее стихотворение? Не правда ли, такое ощущение, что сначала написан сонет, а потом по нему была скроена моя жизнь?
Одна из любимых тем постмодернизма – игры с временем и пространством. Если читателя удалось завести в интеллектуальный тупик и бросить там бедолагу на съедение Минотавру, то значит ему поставлен мат.
