По улице, настолько мне знакомой,

что я бы так же мог ее не знать,

я возвращаюсь от одной знакомой,

настолько давней, что уже не стать

ей ни моей наперсницей, с кем сплетни

порою я бы с жаром обсуждал,

ниже моей наложницей: с последней

порою только холод бы сплетал.


По улице, - где ночи с фонарями

ведут за каждый метр неравный бой,

покуда не сгорят они и сами

во тьме не перестанут быть собой, -

я буду возвращаться - чужеродной,

как возвращался прежде, но родной

мне в жизни не была эта жиронда,

как никогда не станет мне чужой.

***

Всё замело, занесло

признаки всех эпох.

Но пессимисту назло

и этот мир не так плох.

Улица, календарь

если не брать в расчёт,

выглядит словно встарь

или в последний год,

не разберёшь. Одна

и та же тоска в груди,

до жизни моей голодна,

нашептывает: "Уходи".

***

Нельзя грустить о том, о чем грустить

нельзя. Ни возвращать, ни возвращаться

я не хочу туда, где этот стих

настоль же невозможен, сколько счастья

минувшего возможен отблеск днесь.

Но в чьей тени я спрятался от рока.

... и как три дня промчался срок мой весь,

и эти три дня длились дольше срока...

И в те три дня я все, что знал, забыл

и на пять чувств все наложил эмбарго,

шестое же в глухой отправил тыл

и проследил, чтоб затонула барка

любовная, пробив ей лично дно.

Где в празелени вод, когда прояснит,

мерещится мне призрак той одной,

еще в тоску не превратившей праздность

наивную, и вижу в мрачный лес

еще не превратившуюся сельву

оскуру, сад, эдем... Любая лесть

бессильна Беатриче сделать Еву.

***

За тыщу минуло томительных дней,

с тех пор как тебя я касался,

и ты ни на йоту не стала верней,

хотя я не раз просыпался

с твоею наследницей, в утренний час

головку на левом предплечье

склонившей, чтоб я удивлялся подчас,

В глаза заглянувши овечьи:

что делает эта наложница здесь,

где искони суженой место

и где только тень твоя падает днесь

на дней оскудевших наследство?

***

С Львиного мостика

Небрежный взгляд, споткнувшись на углу,

пружинит в сторону: скользнуть бессилен

за поворот, скользит как по стеклу

по прихоти искусственных извилин.

Но вот из-за угла, из-под ресниц

откуда-то, выныривая в фокус,

торопится прохожий, чтобы вниз,

по спуску увести мой взгляд, и возглас

влюбленных нарушает тишину

над зеркалом глухой воды канала,

шевелится, у губ моих в плену,

и гаснет с появленьем самосвала...

Они ушли. Проехал самосвал.

Но взгляд уже искрится самостийно,

и то, что как сквозь сон я наблюдал,

на памяти всплывает не стихийно...

... высокие пустые провода,

дома, на солнце греющие щеки,

как чернослив, сухие дерева,

вцепившиеся в небо словно сойки

когтями роговыми в бледный лед,

кристальный, плотный, в голубых прожилках...


На набережной в прерванный полет

подранок рвется, хоть уже забыл, как.[size=10][font=Times]