В бредятину народ поверит дружно,
А в истине сомнения у всех,
И это оттого, что лишь наружно
Подобны Богу вы от сих до сех.
Жестокошейно смотрит, выепружно
На Бога сей удилозакусех,
Ржущий "гу-гу!", звуча навсеокружно,
Будто убит не будет он здесь, эх!*
Внутри же человек с большим излишком
Подобен зверю, просто даже слишком.
Зачем ему поэзия? - Мяску б!
Из всех тел геометрии какое
Полней всего являло б зло людское? -
Вне всякой конкуренции здесь куб!**
*Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?Можешь ли ты испугать его, как саранчу? Храпение ноздрей его -- ужас;роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию; он смеется над опасностью и не робеет и не отворачивается от меча;колчан звучит над ним, сверкает копье и дротик;в порыве и ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы;при трубном звуке он издает голос: гу! гу! и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик (Иов: 39, 19-25).
**Борхес пишет в "Семи вечерах": "Например, в одной из книг по геометрии Данте прочёл, что куб - самое крепкое из всех тел. В таком обычном замечании нет ничего поэтического, однако Данте пользуется им как метафорой человека, который должен претерпеть удары судьбы: "Ben tetragono ai colpe di ventura" - "Человек - это добрый куб" - действительно редкое определение". Бодлер, который тоже обратил внимание на эту метафору Данте, прочёл эпитет "добрый" как антфразис:
Шарль Бодлер
ОШЕЛОМЛЕНИЕ
Гарпагон у папаши одра Богу душу
Отдающего, в сердце своём говорит:
«Старых досок на гроб хватит. Новых под тушу
Я такую не дам. Кто ж деньгами сорит?»
Селимена воркует: «И сердцем добра я,
И Господь красотой меня не обделил».
Её сердце! Коптят, эх, не Ангелы рая
Колбасу эту! Кто б её вкус похвалил?
Себя светочем мнящий, но чадный газетчик
Говорит бедняку, аки бес сея мрак:
«Где твой Бог, воскрешающий мёртвых? Ответчик,
Отвечай, что молчишь? В Бога верит дурак».
Мысли ведомы мне одного извращенца,
Что, зевая от скуки, в разврате погряз,
Но скулит и канючит – вот этот визг щенца:
«Добродетельным стану я, но… через час!»
Бой часов раздаётся вдруг металлозвонный:
«Через час? На висках уж твоих седина,
А ты глух, слеп и мёртв, труп живой, ан зловонный,
Муравьями подрытая, рухни стена!»
Но вот исполненные духа отрицанья
Слова, ирония с гордыней где слышны:
«Чёрная месса разве стоит порицанья?
Яства запретные пикантны и вкусны!
Воздвиг каждый из вас мне храм в глубинах сердца,
В мечтах кто задницы моей не лобызал?
По складкам вокруг губ я вижу иноверца!
Однако же я вам ещё не всё сказал.
Лицемеры! Схитрили, урвали и рады?
Жульничать с Сатаной? Это уж через край!
Захотели за раз получить две награды:
На земле – капитал, а на небе что – рай?
Да не будет! Но надо, чтоб дичь заплатила
Птицелову! Я что же, охотился зря?
Кто тебе жить трудом, раб дрянной, запретил, а?
Выбирать надо было, вон, поводыря.
Провалитесь теперь, как один, все под землю
В мой дворец, в чьём названье – всего один слог –
В Ад! Мольбам о пощаде жестоко не внемлю.
Представляет собой Ад один цельный блок,
Из греха состоящий вселенной всей – слава
В нём моя и гордыня моя тоже в нём.
А глядит дом греха на вас надменноглаво,
Не как киник, искавший людей днём с огнём.
В небе грянул набат. Ангелов хор победный
Ему вторил: «Блажен Бич Господень, что гнал
Вон из храма менял – в Меч теперь он небедный
Обращён, своё место, богач, чтоб ты знал!» |