Так. Выхожу из подъезда на три-два-раз.
Котофеи пухнут от голода – мне не жалко.
Какая-то женщина (в стихах образ
обычный) гнусавит как граммофон с вуалькой:
«Каждый день – падающее дерево».

В городе, кстати, много мостов; зимой он бел как Венера
фон Захер-Мазоха и Тициана.
А еще здесь могут топиться девушки и целаны,
а также меланхолить аполлинеры.

Но так. Я выхожу; я как птица в клетке («Burberry»);
превращаюсь во все в этом городе
как Гелиогабал Мценского, черт его побери,
ну или вроде, вроде.

В Ситроеновской России (аналог Святой Руси)
этот город - вторая столица (первая – Монпарнас).
На губной гармонике, как Atlas
поддерживая модерн, играю здесь Шенберга и Дебюсси.

Это город равнин; здесь агонально
солнце и ангедоничен воздух.
Здесь все задохнулось бы в пыльной печали, но
дифтерийная пленка рвется, и смерть приходит нелепо и поздно.

Так. Выхожу из подъезда – еще и снова.
Слушаю музыку сфер: Орфей офертует морфий.
У котофеев не развивается инфраструктура лова.
Женщина гнусавит как Дарья Моргендорфер:
«Каждый день – падающее дерево».