Рояль был в субботу и среду.
«Асфиксия гнилостных вшей – де кадансе»,
«Word Reich», «La Deluge» - из-под пледа
хрипел полупьяный маэстро. Паяцы,
кокотки и кокаинетки
смеялись. Кладбищенские граммофоны
и вечер, и дама в горжетке
дышали напыщенным одеколоном.

Здесь было уютно, но впрочем,
не так как в кафе где-нибудь на Монмартре,
скорей как в гробу. Каждой ночью
в ладонях пестрели цыганские карты:
«дурак» или «висельник» ко лбу
лепили. Читали о Дантовом аде,
арт-брюте, на легкую пробу
о мертвом искусстве для дегенератов.

Здесь много меняли, боролись
с культурой, безвременьем. Ставили вальсы
и марши. Душевный гидролиз
лечили арестами. Но с декадансом,
как Ницше заметил, исходит
и слово «борьба» в декаданс. Или Дьявол
сюда заходил, но со входа
все также распад и гниющие нравы.

Так время сдалось. И быть может,
сдалось не впервые безвременью, смерти.
Теперь здесь все так же, все то же:
пусть нет уж маэстро, и карты не вертят;
горжетки пропали - да что уж -
гротеск и искусство для дегенератов.
Но кладбище грезится то же,
куда пилигримы вернутся когда-то.