Такая странная весна - точней сказать, начало века: шурша крылом, встаёт она (или оно?), грядёт со дна животной сути человека (Пусть мой оксюморон смешон, как газ без запаха и цвета, пускай вотще надуман он - отнюдь не буду удручён своим незнанием предмета). Но чур меня от этих чар Евтерпы, уводящей в дебри! В моём дому, пугая лар, летят, как будто на пожар, сансары рифм в безумном дерби; кому не нравятся они - плевать, мне их в упор не видно: среди житейской толкотни так быстротечны наши дни, что всех улещивать обидно.
Короче. Страшная весна! Клубится век, едва начавшись, чадит кавказская война... Бредёт солдатик, вполпьяна энзэшным спиртом накачавшись, как будто в спирте есть покой... Под ним струя светлей лазури, и он не слышит голос мой: “Бери шинель, иди домой!” Храни, Аллах, его... В натуре: когда бы наши пацаны кредитом должным обладали - врачи б им справок наклепали (сиречь продали за “грины”)... Тогда бы все врубаться стали, хотят ли русские войны. ...Но вот истории изгиб: Михайло Юрьевич когда-то бил инсургентов здесь... Могли б смеяться внуки супостата: от пули русского собрата поэт, как водится, погиб.
...Итак, доселе третий Рим скрипел, держась на гребне вала, но в Белой Веже три вандала сошлись - и обратили в дым страну, что нас в гробу видала, страну, в которой миражи и чудеса, и леший бродит, и Пушкин, будто старый хоббит, струится в призрачной тиши, и - словно глюк от анаши - для рифмы сей глагол находит... Ну что же, странная страна, я вновь пришёл к тебе с приветом! Ты столько мне всего должна, что я люблю тебя… при этом не понимаю ни хрена твоих рабочих и крестьян, твоих путан и педерастов, и разных дел энтузиастов, зане - о суетности - дан для них пассаж экклезиастов...
Но чу - век призрачный грядёт с гламурной англицкою речью; он кровь заменит человечью на нефтяной трубопровод и в стайку дружную овечью народы мира соберёт; и слава богу... И тогда, подобно чуди белоглазой, покинув наши города, мы - как в реке осколки льда - исчезнем, став текучей фазой времён, ушедших навсегда. ...Увы, безумная весна, поскольку век ещё в начале, как тать, гужбанящий в кружале, нам вместе не допить до дна твои смертельные печали... Прости, кромешная страна! Что я могу ещё сказать? Я здесь живу, чего же боле... Спасибо, я пока на воле - и мне за это исполать от тех, кого и в чистом поле - увы - сегодня не видать... |