" />

Она вошла и молча села подле,
вуаль подняв и не примяв постель,
в платье от Готье в лиловый колер
с кулоном диаманта в декольте.

Бледнел рассвет, кукушка куковала –
пернатая сивилла без гнезда,
и сорвавшись с тверди, угасала
чья-то в сей рассветный час звезда.

И по челу того, кто на постели
спал, она ладонью провела
и сонных век коснулась еле-еле…
А на окне каттлея расцвела.

И тронула едва лишь губы робко,
дыхание на пальцы уловив,
и соскользнув с обрыва подбородка,
молвила: – О мой небритый Эльф! –

шёпот к уху спящего приблизив. –
Не говори о смерти. Смерти нет.
Но есть тобой воспетый же Элизий!
Побудь ещё со мною tête-à-tête –

и я уйду. Лишь посижу немного,
вот-вот уж и петух заголосит…
О, быть тебе в сияющих чертогах!
Пока же оставайся… спать и жить.

Гулять тебе стигийскими лугами,
и пению внимая аонид,
пить из одной амфоры с богами
на коврах под лаврами в тени,

и в лепестковых россыпях фиалок –
познавать возвышенный разврат
на ложах в нежном обществе вакханок…
И на столе свой чёрный диамант

оставила, добавив на прощанье:
– Однажды я за камушком вернусь.
Ещё увидимся, Болидос, обещаю.
Ещё станцуем наш рассветный блюз…

Бледнел рассвет. И в снежном выпрев пледе,
истаивал очередной апрель.
И кто-то снова умер на рассвете,
и кто-то вновь родился на заре…