Время берет свое, бросив тебя ни с чем.
Пол, потолок и стены – все, что тебе осталось.
Тысячи книг - не в счет.
В переплетении тем, мыслей…
(чужих, но близких) -
ты попадаешь в плен.

Медленно гаснет взгляд.
Тянет седой паук нити -
как будто муху - глаз облекая в кокон.
Тушит он свет лампад.
Вместе со взглядом слух тает...
как тает воск…
...или как тают буквы,
в тайнах пространства слов новый рождая смысл.
Будто вдыхая жизнь в твой безволосый череп.

Так и читаешь ты.
Рядом играет он.
Строит дома из книг -

твой нерожденный сын.

2. Греция

I.

Посадка выдалась на удивленье мягкой. И последней. Корабль, извергнув весь потенциал усталых недр, меня доставил бережно и медленно. А после приказал подольше жить.
Убрав в скафандр оставшиеся страхи и сомнения, три пачки "Аполлона", плазмомет, распятие и удостоверение своей пропащей личности, которой больше нет, решил - пусть все идет как по инерции: вот я - чужак, вот ты - планета, и ступил своими человеческими берцами на твердь нечеловеческой земли.

II.

Я помню, на уроках по истории "Григорий" (киборг III стадии, рег. № GR-6) втирал нам про истоки Антропоидной империи, про Грецию, в которой - по преданию - "все есть".
Все было…
Было все: и златокрылые пегасы, и нимфы в латексе, и "Coca-cola" в бочках, и божественные сущности, готовые связаться с животными, героями, обычными людьми... Григорий нам рассказывал, что после этих связей ночное небо не могло в себя вместить весь каталог богами создаваемых созвездий. Тогда и снизошел на Землю Триединый Бог.
А прежние ушли, наполнив звездной пылью карманы, сумки, да и так - кто сколько взял. Забрали Крит с Итакой, и Афины не забыли… Куда - об этом наш Григорий умолчал.
Наверное, сюда.
Навстречу мне, расправив крылья, летел пегас, а на его спине верхом сидела нимфа, по канонам древнегреческого стиля, одетая в полубожественный сплошной комбинезон…

III.

Не знаю, сколько времени прошло с той давней встречи. Когда ты вечен, забываешь о подобных мелочах, тем более не важно – хочешь ты или не хочешь - приятель Хронос ради шутки да подменит день на час ночной. Он любит спать, а я - смотреть на небо, ночное небо, где когда-то я бывал и верил, что отыщется спокойная планета, то место, про которое неведомо еще.
Теперь я счастлив.
Нет…
Скорее здесь я все имею, о чем когда-либо мечтал, что снилось мне: и тронный зал, и колоннада, и аллея, а рядом - супермаркет и знакомое кафе. Но всё, как и во снах, как и в мечтаниях – без трещин. Излишне безупречно, и, наверно, потому я поздним вечером, как на свидание, иду на встречу с давно почившим кораблем, с которым мы плечом к плечу за жизнь боролись, и которая досталась не нам обоим, только мне. Стою под ним. И он стоит, упершись носом в землю, как будто памятник.
А королева здешних нимф мне преподносит опьяняющую пищу: амброзию, любовь, бутылку виски, героин... И вместе с ней, вкушая, мы на звездном небе ищем приметы, может быть, еще не умершей Земли. А небо, испещренное причудливым узором из звезд и звездной пыли, льет неповторимый свет... И что бы, нимфа, ты в любви мне здесь ни говорила, я слышу, как, сверкая вдалеке, он шепчет мне о том, что не заменишь: эти люди, эти лица… и берег, что оставил и куда я так хочу…
И снова повторяя:
- Отпусти меня, Калипсо, - я слышу неизменное ее:
- Не отпущу.

3. Последнее

Кобыла моя слепа.
И как бы то ни было путь
она выбирает сперва
на ощупь,
не в силах взглянуть
на осень,
на первый снег,
на кем-то оставленный след,
на кем-то одним из тех,
кто первым прощупал твердь.

И даже смешно, что тот,
кто первым прошел, что он
не всадник, а наоборот -
он просто какой-то конь,
несущий такой же груз,
несущий такой же бред,
впечатывающий пусть
хотя бы незримый след.

Хотел бы я посмотреть,
кто после сотрет мой след.
Но как бы то ни было - нет.
Ведь я, как и лошадь, слеп.