А я, наверное, проще, чем большинство.

Я, как Иона, могу прозреть, лишь выйдя из пасти,

Не знаю, кто ты, а я рифмованных дел хуястер –

Меньше, чем надо сердце, больше, чем надо живот.

Не знаю, к какому принадлежишь ты пойлу,

А я уж точно не многолетний коньяк,

Меня хлещут улицы каждую пятницу, под футболы,

Под вывески, под витрины, без рифмы и боли,

У меня для победного шага ни сил, ни коня…

Не знаю, принадлежишь ли ты к нигилистам,

Моя забота – не лазить в душу, а лазать по чердакам,

Льду доверяя детали – побитым очкам – а не линзам,

Не лужам апреля – сломана ли река – у него нет гипса –

Краснеет ли после пощечины света облачная щека…

Не знаю, к какой принадлежишь любви ты,

А я не к той, которая шепчет и лебезит.

Мне ближе та, с которой мы осенью квиты –

Она одевает в кофту с опавшими катышками лабиринты,

И кажется издали в столбик, и в строчку – вблизи.

Не знаю, к какой принадлежишь ты своре,

А я подо всё научилась лаять – под смех, под оргАн...

Мне бы только чьи-нибудь рифмы себе присвоить,

Мне не надо в войне побеждать. Мне бы – в споре,

И за отсутствие градуса чай обругать.

Не знаю, к какому принадлежишь стиху ты -

К матерному, или к «черному», или к такому же, вон,

О котором Мечта зевнет, Пустота резюмирует: «Круто -

У тебя от поэта в руках только эта рюмка,

И за спиной твоих слов я навечно застыла, как фон».