Посвящается В.Борхерту
Я был убит. Над Россией плыла зима. Дружище Вольфганг рыдал надо мной навзрыд. Меня зарыли на той стороне холма. Никто сейчас и не вспомнит, где я зарыт.
Земля промёрзла, и я в ней насквозь промёрз: Войной нельзя ничего никогда согреть, И мой, завёрнутый в простыни, хилый торс Торчит из каменной почвы почти на треть.
А впрочем – пусть... Всё равно не вернусь назад. Не важно, был я "хороший" или "плохой" – Я умер. Умер, как сотни других солдат, И вот – лежу под печальной, большой ольхой,
А мой товарищ, сумевший подбить КВ, Навек остался под брюхом его литым, И до утра, относимый слегка к Москве, Его надгробьем был танковый чёрный дым.
Никто не верит, кому-то смешно до слёз От жутких сказок, что я расскажу тебе. Поверь, пожалуйста! Это со мной сбылось! Раскрыт мой рот в бесконечной немой мольбе.
Мне страшно здесь! И – особенно – по ночам. Сам холм, порой, содрогается, будто жив. Земли ладони скользят по моим плечам, Хоть после смерти, но, всё-таки, задушив.
Ольха корнями вползает в провалы ран, Сгоревший танк издаёт дребезжащий стон... Я слышу – истово молится лейтенант, Зарытый рядом и видящий страшный сон.
Он вёл солдат через хаос и, веришь ли, Его слова до сих пор для меня – закон. Согласно плану, мы в хаос, как в лес, вошли. Весь полк мой был этим хаосом поглощён,
И я лежу, замирая от злых чудес, Лежу минуту, и буду – бессчётный век. Лишь воет лес, потому что он русский лес. И снег кричит. Потому что он русский снег. |