…ну а жизнь, как и прежде, кренится, идя под откос,
да визжит тормозами, а всё остаётся загадкой.
Из-под купола храма летят истеричные «SOS»
запоздалых молитв. Бородатый священник украдкой
зажимает ладонями уши. Проклятое инь
налезает на янь. И судьба его гонит по кругу.
Он глядит на распятье и медленно шепчет: «Аминь…»;
подступившая, было, к устам безотчётная ругань
отступает на время. Но теплится в сердце, дрожа.
И того, кто придёт до скончания этого рода,
он с последней надеждою ищет в толпе прихожан
и сквозь зубы цедит: «А какие же, право, уроды…»; и повсюду весна, и никто не пророчит беды.
То и скверно, что всё хорошо, безмятежно и гладко.
Смотришь в лужу и хочешь креститься от этой воды.
Смотришь в небо и хочется петь. Соловьисто и сладко. Разве это последние дни?.. Ни черта не понять.
Пред глазами туман. И себе не давая отчёта,
он, как будто впервые, глядит на Пречистую Мать,
что прижала младенца к груди ОБНАЖЁННОЙ… И что-то
пробуждается в нём. Он стоит, про себя матерясь,
а потом, словно пьяный шатаясь, выходит за двери
и, не глядя на небо, ступает в апрельскую грязь,
улыбается нервно и шепчет: «Не верю… Не верю…». 2005 |