Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
К. К. Случевский
Сайт высокой поэзии
Регистрация | Вход Олег Виговский. Дуэль по-краснодарски и трудности перевода - Форум поэтов  
  • Главная
  • Авторы
  • Блог
  • Форум
  • Видео
  • Аудио
  • Фото и арт
  • О сайте
  • Ссылки
  • [ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS]
    • Страница 1 из 1
    • 1
    Форум поэтов » Литературный раздел » Эссе и прозаические миниатюры » Олег Виговский. Дуэль по-краснодарски и трудности перевода
    Олег Виговский. Дуэль по-краснодарски и трудности перевода
    vigovskyiДата: Среда, 21.12.2016, 22:12 | Сообщение # 1
    Автор
    Сообщений: 10
    Награды: 0
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Драться решили на топорах. Такое предложение внёс Вася Вялый, я брезгливо согласился:
    – Оружие, конечно, плебейское, но Вы, любезный, другого и не заслуживаете.
    Вася прорычал в мой адрес непонятное.
    – Фи, господин Вялый! – скривился Женя Петропавловский. – Ваше поведение порочит высокое звание кубанского писателя!
    – Наверное, – заметил я, – ты хотел сказать «русского писателя»? Для кубанского так в самый раз…
    Вася зарычал снова.
    – Васька, ну что ты, в самом деле! – отбросил высокий стиль Эжен. – Раз уж решили махаться, так зачем ещё и собачиться? Ты ведешь себя, как…– Эжен замешкался, подыскивая сравнение.
    – Как пьяный мужлан, – любезно подсказал я Петропавловскому, подравнивая ногти маникюрной пилкой.
    – Убью, сука московская, на метро он приехал! – заорал Вася, бросаясь на меня с пустой бутылкой. Алексей Гончаров вскочил из-за стола, ловко подставил ему ногу. Вася, споткнувшись, рухнул на пол и подкатился к моим ногам, выронив посуду.
    Я протянул руку своему врагу, чтобы помочь подняться. В растерянности Вася схватился за мою ладонь и вздёрнул себя в вертикальное положение, потом опомнился, вырвал руку, злобно зашипел и плюнул мне на туфлю.
    – Пашковский плебей… – равнодушно пожал я плечами и вытер Васин плевок бумажным платочком. – Кстати, господа секунданты! Благоволите наточить наше… оружие; согласно Дурасовскому дуэльному кодексу, это ваша прямая обязанность.
    – Пошёл он на х.., Дурасов твой! – продолжал бесноваться Вася.
    – Как же он на х.. пойдёт, – рассудительно заметил Лёха, – он давно ласты склеил!..
    – Тогда пусть прыгает, паскуда!..
    – Ладно, Лёха, надо, значит, надо. Пошли, что ли?.. – устало вздохнул Эжен, и господа секунданты, слегка покачиваясь, отправились в сарай.
    Вася крякнул, подошел к столу, махнул стакан водки и закусил большой щепотью квашеной капусты. Я выпил рюмку коньяка и деликатно пожевал дольку лимона. Вышел во двор, закурил. Из сарая доносился шум трудовых потуг: там Петропавловский и Гончаров, пыхтя и матерясь сквозь зубы, орудовали напильниками и точильными камнями. Тем временем я восстанавливал в памяти последовательность событий, приведших к фарсу, разыгравшемуся сегодня во дворе дома Василия Вялого на улице Ярославского, в Пашковском районе Краснодара.
    Несколько месяцев назад, в Москве, я написал статью «Общее место курортного люкса» и послал её друзьям в Краснодар. Евгений Петропавловский оказал мне любезность и опубликовал статью в ноябрьском номере газеты «Улица Красная». В своей статье я раскритиковал местечковую психологию и «квасной патриотизм» своих земляков, попенял на отсутствие у большинства из них подлинной культуры и предупредил об опасности выдавать за культуру балаганные развлечения. Также заметил, что произведения местных графоманов дают столичным читателям основания считать Краснодар дикой деревней, населённой «мутноглазым и пьяным казачьим быдлом», что не есть хорошо… Подробностей сегодня вспомнить не могу, но они едва ли важны. Статья вызвала возмущение части общества (недалёкой и потому наиболее обширной), редакцию газеты завалили мешками писем, большей частью ругательных (попадались и письма умных людей, сумевших понять смысл моей статьи, но их было крайне мало). Из ругателей больше всех лютовал известный краснодарский прозаик Василий Вялый, товарищ Петропавловского и мой шапочный знакомый. Оказав любезность мне, Петропавловский не мог отказать в ней и другому своему товарищу, и в следующем номере газеты появилась статья Вялого с руганью в мой адрес.
    «Зажравшийся в Москве посредственный стихоплёт Виговский, – изощрялся в статье Вася, – предав и позабыв свою малую Родину, злобно поливает грязью всё, что есть святого для истинного жителя Кубани, всю её двухсотлетнюю казачью славу, её трудовые достижения и подлинную народную культуру, воплотившуюся в творчестве всемирно известного «Кубанского казачьего хора», а также в гениальных произведениях знаменитых кубанских писателей, непревзойдённых певцов казачьей души и щедрой кубанской природы! Посмотрим, – патетически восклицал далее Вася, – хватит ли у возомнившего о себе столичного сноба и жалкого графомана Виговского смелости приехать в Краснодар и посмотреть в глаза униженным и оскорблённым им землякам, не боясь при этом обоссаться и получить по своей наглой сытой роже!..» Также в своей статье Вася грозно вопрошал меня: «Кого-кого ты назвал мутноглазым пьяным быдлом?!» и сообщал, что к моему приезду на малую родину (если я до этого не «обоссусь») он берётся подготовить «комитет по встрече» «зажравшегося московского сноба» и саму встречу, после которой я «обоссусь» однозначно.
    Эжен прислал мне по почте номер газеты со статьей Вялого (интернета у нас тогда не было). Я написал вторую статью, в ответ Вялому. Петропавловский, которого происходящее изрядно забавляло, опубликовал и её. В своей второй статье я ответил Васе по пунктам. Сказал, что на выступления «всемирно известного» «Кубанского казачьего хора» публика во всём мире ходит так же, как ходила бы на папуасов в юбках из пальмовых листьев и в долблёных деревянных трубочках, надетых на причинное место – экзотика! На вопрос: «Кого ты назвал мутноглазым пьяным быдлом?!» ответил, что мутноглазым пьяным быдлом я назвал мутноглазое пьяное быдло. Сообщил, что даже если я «обоссусь» так, что у меня в ботинках захлюпает, местные графоманы не станут от этого ни трезвее, ни умнее, ни талантливее. В заключение просил господина Вялого «принять уверения в совершеннейшем моём к нему почтении».
    Вася, натурально, осатанел. Петропавловский, не знающий, смеяться ему или плакать, говорил с Васей и писал мне письма, объясняя нам, что мы оба «нормальные пацаны» и делить нам нечего. Со временем и я, и Вася согласились с Эженом: мы оба его знали и понимали, что Петропавловский не тот человек, чтобы дружить с быдлом, снобами и графоманами – следовательно, Виговский не сноб, Вялый не быдло, и оба мы, естественно, не графоманы!
    В июле я приехал в Краснодар. Петропавловский предложил мне и Васе встретиться и «конкретно посидеть», дабы сгладить возникшее между нами досадное недоразумение. Мы согласились. Вася предложил провести мероприятие у него дома; я не возражал. Мы приехали к Васе втроём: я, Петропавловский и Алексей Гончаров, которого Эжен пригласил за компанию и «на всякий случай». Вася поздоровался со мною настороженно. Сели за стол, разговорились. Обсудили литературу вообще и краснодарскую в частности, отметили отличие литературы краснодарской от кубанской, перемыли косточки знакомым писателям, поговорили о политике, рыбалке, истории и философии и перешли на водку и баб. Обстановка потеплела. Стало очевидно, что мы оба действительно «нормальные пацаны». Но дьявол не дремал. Выпив очередную рюмку самогонки, Вася запил её пивом. Я поморщился. Вася заметил это и помрачнел. Вскоре мы вышли во двор перекурить. Я достал пачку «Парламента». Вася, разминающий «беломорину», помрачнел ещё больше. На перекуре продолжили обсуждать сравнительные достоинства блондинок и брюнеток.
    – Конечно, блондинки лучше! – безапелляционно заявил Вася. – Или пусть просто русые будут, но чтобы были такие гарные дивчины, да чтобы было за что подержаться! У нас, казаков, без этого баба не баба!
    – Как сказать… – возразил я. – Бабы, конечно, тоже хороши, но я предпочитаю всё-таки женщин…
    – Что ты имеешь в виду?.. – насупился Вася.
    – Просто есть бабы, а есть женщины! Я люблю женщин субтильных, образованных и неглупых, а это в большинстве случаев брюнетки. Блондинки образование не очень-то ценят, да им оно и не нужно. И поговорить с ними не о чем: или тупо молчат, или глупо хихикают, а что я им – скоморох нанятый, что ли?.. Шатенки, правда, разные бывают, в том числе и не тупые, но разве что через одну…
    – Субтильных – это тощих, что ли? – спросил Вялый. – Мы, казаки…
    – Следует отличать тощую корову от стройной газели! – перебил я Васю. – А вот когда мне встречается женщина, о которой говорят: «есть за что подержаться», я испытываю к ней исключительно гастрономический интерес – и то, если сильно голоден.
    – Так тебе что, кубанские дивчины не нравятся?! – взвился Вялый. – Ну, Виговский, ты меня достал! Самогонку пивом не запиваешь, сигареты с фильтром куришь, да ещё и девок наших гнобишь! И все вы, москали, такие! А я подумал было, что ты правильный пацан, эх!.. Убью, сука!..
    Эжен с Лёхой выташили нас из-под опрокинутого стола и развели по углам комнаты.
    – Тоже мне, мля, дуэлянты хреновы! – выругался Гончаров. – Дантес и Пушкин кубанского разлива!
    – Чур, Пушкин это я! – поторопился Вася.
    – Вялый Пушкин! – расхохотался я.
    – Да ты… Да я тебя…
    – Хорош, пацаны! – прогрохотал Петропавловский. – Приспичило драться, так деритесь по правилам!
    – Ежели по правилам, – задумался Вася, – так я всамделишную дуэль хочу…
    – Охренел?!..
    – А что тут такого?! Пушкину значит, можно было, а мне нельзя?! Да мы, казаки… Слышь, Виговский! Будешь со мной на дуэли драться, или зассышь?!
    – Дурак.
    – Зассал, зассал, сноб московский! – возликовал Вася.
    – Хрен с тобой, – разозлился я, – буду!
    – Значит, решили! Женька пусть будет моим секундантом, а Лёха твоим!
    – И на чём же вы, ушлёпки датые, дуэлировать собираетесь? – резонно вопросил Петропавловский.
    Проблему обсуждали недолго: выбор был небогат. У Васиных соседей в принципе можно было разжиться дробовиками, но для этого пришлось бы поить их до утра или до цирроза. Искать по всей Пашковке шашки тоже было делом нелёгким. Между тем стол поставили на место и налили ещё по одной.
    – Я его, суку, топором зарублю! – наконец решил Вася. – У меня как раз два топора есть, на той неделе новый купил, но старый ещё тоже ничего…
    – Оружие, конечно, плебейское, – ответил я, – но Вы, любезный, другого и не заслуживаете…
    И вот теперь я курил под раскидистой яблоней свою, возможно, последнюю в жизни сигарету… Из сарая доносился скрежет напильника, шарканье оселка и беззлобная матерщина Петропавловского и Гончарова. В ветвях беззаботно чирикали воробьи. В чёрном небе ослепительно сиял чёрный диск солнца…
    Наконец все приготовления были окончены. Мы вышли на середину двора и приготовились к поединку. Я и Вася встали друг напротив друга, Петропавловский и Гончаров расположились сбоку от нас на расстоянии пяти шагов. Вася широко размахнулся, отведя руку с топором далеко за спину, и с утробным «хэком» попытался развалить меня надвое. Я отпрыгнул вправо, и топор Васи воткнулся в землю по самый обух.
    – …твою мать! – сказал озадаченный Вася, выдёргивая из земли топор, и ткнул меня верхним углом лезвия в грудь.
    – А вот х.. тебе! – ответил я, отбивая лезвие справа налево, после чего в свою очередь попытался уколоть противника углом своего лезвия в живот.
    Вася парировал мой удар топорищем и рванул его на себя. Наши лезвия сцепились, и мы, вырывая друг у друга оружие, стали бестолково топтаться по капустным грядкам.
    – Что ж, ты, падла такая, – завопил Вася, – хочешь меня без закуси оставить?!
    – На сковородке угольком горячим закусишь! – обнадёжил я его и рванул свой топор вперёд и назад. Высвободил – но при этом лезвие Васиного топора на три сантиметра распороло мне ладонь у самого запястья, ближе к внутренней стороне. Брызнула кровь.
    – А, б….! – обрадовался Вася и рубанул меня сбоку. Я отбил удар сверху вниз; от столкнувшихся с глухим звоном лезвий полетели искры. Моя раненая рука начала слабеть.
    Вася плотоядно оскалился. Я собрал все оставшиеся силы и сосредоточился. Заметив, что противник неосторожно выдвинулся вперёд, закрутил мулине. Вася уклонился от первого и второго диагонального удара, но на третьем я раскрылся, резко шагнул вперёд, и мой топор нижним углом лезвия вонзился противнику в левую ягодицу снизу. Васина нога подломилась, и он боком упал на траву.
    – Добивать будешь? – деловито спросил меня Лёха.
    – А можно?..
    – Я тебе, б…, добью! Сейчас как встану и как добью, на х..! – зловеще обещал мне с травы Вася. Но встать у него не получалось. Моя рука тем временем онемела, намокшее от крови топорище выскальзывало. Я взял его в левую руку.
    – Вообще-то левой рукой тоже можно… – задумчиво протянул Лёха.
    – Совсем озверели, животные?! – возмутился Эжен. – А ну, быстро перевязались, и марш за стол! От горилки уже пар валит!
    Наш поединок не занял и трёх минут.
    Лёха с Эженом влили в нас по стакану и потребовали предъявить раны для осмотра. Я усмехнулся и протянул руку. Вася запунцовел:
    – Да мне, казаку, такая царапина – тьфу и растереть!..
    – Давай, снимай штаны! – прикрикнул на него Эжен. – Или ты нас за пидоров держишь?!
    Вася нехотя подчинился, улёгшись грудью и животом на стол.
    – М-да… – процедил Петропавловский. – Слышь, Вась, у тебя иголка с ниткой есть?
    – Зачем это иголка с ниткой?! – вскинулся Вялый.
    Мы втроём переглянулись. Петропавловский подмигнул мне и Гончарову и прижал Васю к столу:
    – Быстренько, вон в том шкафу поищите!..
    Закончив с Васиной раной, занялись моей. Нам обоим наложили по два шва, смочив нитку самогонкой. Потом заклеили пластырем. Голливудский Рембо оплёвано курил в сторонке. Швы даже не загноились, раны зажили быстро – я через неделю уже плескался в море, только слегка потягивало и пощипывало. На память об этом у меня остался шрам на правой ладони, любой желающий может посмотреть. У Васи тоже остался шрам, тоже любой желающий может посмотреть.
    За стол я и Вася сели сумрачные. Петропавловский и Гончаров всячески старались развеять атмосферу. Скоро закончились сигареты. Я достал из жилетки новую пачку и широким жестом бросил на стол. Вася нехотя закурил мой «Парламент» и посмотрел на меня уже без прежней злобы. Закончился коньяк и лимон. Я опрокинул стакан горилки и лихо запил пивом из горлышка. Вася посмотрел уважительно:
    – Ну ты и мутноглазое быдло, Виговский!
    Я посмотрел на сигарету в Васиной руке:
    – Ну ты и зажравшийся сноб, Вялый!
    Несколько секунд мы гипнотизировали друг друга тяжёлыми взглядами. Потом оба расхохотались. Эжен и Лёха с облегчением нас поддержали. В течение вечера мы с Васей на правах героев дня посылали Петропавловского и Гончарова за водкой, подтверждая известный тезис: сколько бухла ни бери, всё равно два раза за добавкой бегать... Тем более что я не знал дороги к ближайшим магазинам, а Васе в них уже давно не продавали даже пива. При его приближении двери захлопывались наглухо. Он, впрочем, не терял надежды и каждую пятницу бился всем телом в дверное стекло, закалённое и армированное специально для подобных случаев, крича при этом:
    – Это же я, Вася!
    – Видим! – отвечали изнутри и для надёжности подпирали дверь шваброй.
    К полуночи мы сошлись на мысли, что все бабы – дуры: не потому что дуры, а потому что бабы! И цвет волос тут ни при чём, они ведь красятся чаще, чем мы бреемся: пока в трусы не залезешь, хрен разберёшь, кто блондинка, кто брюнетка. Да и тогда… Вспомнили, что держать пьяных в отделении по трое суток "до выяснения" взяли моду ещё при Екатерине Великой, что Менделеев водки не изобретал – за триста лет до него уже вовсю гнали; что институт "прописки" (с несущественными оговорками) существовал ещё в Римской империи; что Горбачёв, сука такая, Советский Союз развалил; что Городецкий, Брик, Мариенгоф и Кручёных – полные мудаки, а Шкловский тоже мудак, но голова; потом заговорили о поэзии. Пользуясь случаем, я объяснил друзьям, как следует делать переводы.
    – Берём, к примеру, песню Эдит Пиаф «Milord», первый куплет с рефреном. Вот оригинал:
    «Allez venez! Milord
    Vous asseoir ; ma table
    Il fait si froid dehors
    Ici, c'est confortable
    Laissez-vous faire, Milord
    Et prenez bien vos aises
    Vos peines sur mon c;ur
    Et vos pieds sur une chaise
    Je vous connais, Milord
    Vous ne m'avez jamais vue
    Je ne suis qu'une fille du port
    Une ombre de la rue...

    Pourtant, je vous ai fr;l;
    Quand vous passiez hier
    Vous n';tiez pas peu fier
    Dame! le ciel vous comblait
    Votre foulard de soie
    Flottant sur vos ;paules
    Vous aviez le beau r;le
    On aurait dit le roi
    Vous marchiez en vainqueur
    Au bras d'une demoiselle
    Mon Dieu! qu'elle ;tait belle
    J'en ai froid dans le c;ur...»

    – Во-первых, – вещал я с апломбом, – ни в коем случае нельзя оставлять в переводе слово «милорд»!
    – Как же так? – удивились друзья.
    – Да вот так, это же яснее ясного! Что самое главное в переводе? Точность передачи каждого слова? Чушь; для этого есть подстрочник, словарь и примечания. Главное: чтобы перевод, допустим, французского текста на русский производил на русского читателя такое же впечатление, как и оригинал – на читателя французского. Для француза слово «милорд» привычно, они с англичанами бок о бок сколько веков живут. А для русского уха это слово дико и сразу отсылает к заграничным реалиям. Это как если бы во французском тексте было слово «товарищ», во французской транскрипции… А нам нужно адекватное восприятие!
    – Ну и как ты предлагаешь без него обойтись? Использовать какого-нибудь «князя», что ли?
    – На хрена?! При чём тут вообще титул?! Это только всякие дебилы в комментах пишут, что песня, мол, про английского лорда, раз шлюха называет его «милордом», т.е. «моим лордом». Но из текста песни совершенно ясно, что её героиня об этом персонаже ничего не знает, кроме того, что он англичанин, молод, смазлив и неплохо прикинут.
    В этом случае «милорд» – просто подчёркнуто вежливое обращение, вместо простого «мистер». Ведь и слово «месьё» тоже изначально было титулом, да ещё каким! Брата короля!
    – Так как же называть?! – не выдержал Эжен. – Гражданином, что ли? Или товарищем?..
    – Уже теплее! Не товарищем, конечно… Ну как шлюха может обратиться к парню – по её мнению, достаточно уважительно? При том, что она прекрасно понимает: это не её клиент, он с ней спать не будет, даже если она сама ему заплатит. А у шлюхи депрессняк, к тому же она стопудова бухая уже, а тут такой смазливый пацан шкандыбает мимо… И вот должна она позвать пацана, с одной стороны, не обидно для него, а с другой – не лебезя перед ним. Зачем лебезить просто так, когда всё равно бабла не обломится, сразу видно… Максимум, на что девка рассчитывать может – поплакаться в жилетку, загрузить случайные свободные уши. Что она и делает дальше. Кстати, дебилы ещё переводят слово «confortable» как «комфортабельно»! Мол, на улице холодно, а здесь «комфортабельно»!
    – В натуре, дебилы! – согласился Эжен.
    – Так и я о том же! Смотрим дальше: по мнению дебилов, шлюха называет себя «девочкой из порта», «портовой девкой». В буквальном переводе это так, но по-русски выходит слишком жеманно. Вот скажите: кто-нибудь из вас встречал, в Новороссийске, например, б***ей, чтобы говорили о себе – я, мол, «девочка из порта!»?
    – Нет, не встречал!
    – Никогда не встречал!
    – Ни разу не встречал! – одновременно ответили Вася, Эжен и Лёха.
    – Вот и я не встречал… Да если она о себе такое брякнет, ей скажут: «хрена ли ты выё……ся, соска!» И сразу в рыло дадут!
    – Без базара, дадут! А хороший казак ещё и с ноги добавит! Это, может, москаль какой постесняется… – начал было Вася, но, наткнувшись на мой внимательный взгляд, осёкся.
    – Уточняю. Б***ь, вообще-то, много чего может о себе сказать лирического... В том числе и то, что она «девочка из порта». Или что она, мол, «тень ночной улицы». Но после всех этих гламурных понтов она должна себя реально и однозначно идентифицировать! Во избежание... Иначе и клиентов отпугнёт, и в рыло получит. Резюмируем! Песня в русском переводе должна изображать такую ситуёвину: нормальная русская, новороссийско–питерско–владивостокская б***ь, в смурах и слегка под градусом, видит чистенького пацана и хочет в привычных словах поплакаться ему на свою б***скую жизнь и на жизнь как таковую…
    – А что, есть разница? – спросил Лёха.
    – Вообще-то тоже не нахожу, но не суть… Смотрим дальше: она помнит, что этот чистенький пацан вчера провожал чистенькую девчонку, а теперь, тоже в смурах, идёт мимо портового шалмана, вроде краснодарской «Народной пивной» на улице Гоголя, 57… Она в том шалмане сидит и думает: перепихнуться с ним и заработать не получится, конечно: он мною побрезгует; но, может, хоть бухнём с ним вместе?.. У него свои проблемы, у меня свои, ну да все мы люди, все мы человеки, себя жалко, его жалко, жизнь дала трещину, ах, мой милый Августин!.. Национальность пацана ей вообще до пиз..ы, при её-то профессии! И песня не о том, что вот – английский пацан, а вот – французская б***ь! Здесь национальность – вообще момент случайный и несущественный, а вернее, так: девке по сюжету нужно выговориться, а пацан должен её выслушать, не перебивая. И вот он молчит и не перебивает, потому что всё равно не понимает ничего, а она трындит не переставая. Но знает, шалава: он стакан сейчас накатит – сразу всё поймёт! Нутром поймёт! А может, он и не иностранец вовсе и на самом деле всё понимает, просто такой по жизни молчун и мизантроп. В оригинале, опять-таки, этот «милорд» ни слова не сказал по-английски! По-французски, впрочем, тоже… И вот, значит, приглашает она его завить горе верёвочкой, так приглашает, чтобы не обидеть, и чтобы не подумал, что она имеет на него виды как на клиента – а то сразу застремается и убежит. И что у нас получается в конечном итоге?..
    – Что?! – жадно спросили коллеги.
    – А вот что. Подстрочник внимательно читаем, осмысляем, запоминаем – и засовываем в задницу: больше не нужен. Передаём смысл средствами русского языка, в адекватном стиле. Учитывая, что часть оригинального смысла по-любому пропадёт вместе с опущенными лексемами - а так оно и будет, ведь если все слова сохранить, у нас опять получится чисто подстрочник, - для сохранения общей атмосферы добавляем в этом же стиле пару собственных штрихов. Таким образом: где-то что-то убудет, где-то что-то прибудет, а сумма останется прежней.
    Вот ещё момент: для чего и для кого делается перевод? Это важно. Помните, как переводили Рембо? У одного переводчика вышло стихотворение «Искательницы вшей», у другого – «Феи расчёсанных голов». Другим был Анненский, кстати! У него про вшей ни слова, хотя у Рембо именно о них… Что, у Анненского перевод плохой?! Да нет, хороший. Хотя и отдаёт садомазо... Если «Милорда» переводить для академического издания о жизни и творчестве Эдит Пиаф, то возможен другой перевод. Но я перевёл его именно как песню, кафешантанную. По-нашему – кабацкую; разница хотя и есть, но в российских реалиях не угадывается. Такую, знаете, песню: с размахом, чтобы душа сначала сжалась, потом вспыхнула и взорвалась. Как «Мой милый Августин», или как у Высоцкого:

    «То ли – в избу и запеть,
    Просто так, с морозу,
    То ли взять и помереть
    От туберкулезу!»

    Или как у Саши Чёрного:

    «Заболеть бы, что ли, тифом?
    Учинить бы, что ль, дебош?!»

    Перевёл с демонстративным перебором и крайностями. Чтобы текст упёрся в дно и крепко стоял. А смягчить всегда можно, это дело нехитрое. Представьте, что читателю дали упомянутые переводы Рембо. При том, что оригинал ему неизвестен. И вот сначала он читает про фей – и всем доволен. Потом читает про вшей – и кричит: это перебор! А в действительности всё наоборот. Ну и кто дурак?.. Поэтому я специально отказался от некоторых лирических деталей, добавил побольше разгульности и усилил оттенки мироощущения героини. Убрал «небеса», «короля», описание деталей одежды – это излишество и нарочитость. Отказался также от кольцевой рифмы: в этом именно случае она улавливается хуже, чем обычная перекрёстная. Плюс размер, ритм – ну, это само собой, это вообще школярский вопрос. Хотя вообще-то всё, что я сейчас вам объяснял целых пять минут, с разными примерами – тоже школярство, у профессионала это проходит на подсознательном уровне…
    Ну так вот, и получается у нас:

    «Иди сюда, чувак,
    Ко мне за стол садись!
    Там, на дворе – дубак,
    А здесь всё зашибись!
    Прижмись ко мне, чувак!
    Давай уйдём в загул!
    Скажи, что мир – бардак,
    И ноги ставь на стул!
    Таких котов, чувак,
    В порту мне не сыскать –
    Ведь я лишь тень, я брак,
    Я уличная б***ь...

    Здесь жуткая дыра,
    И жизнь – сплошной отстой,
    Но повезло вчера
    Столкнуться мне с тобой.
    Как будто удалось
    Найти алмаз в дерьме:
    Ты мимо пёр как лось,
    Прикинут по фирме,
    Держа за локоток
    Герлу из центровых-
    И словно льда кусок
    Шарахнул мне под дых...

    Иди сюда, чувак,
    Ко мне за стол садись!
    Там, на дворе – дубак,
    А здесь всё зашибись!
    Прижмись ко мне, чувак!
    Давай уйдём в загул!
    Скажи, что мир – бардак,
    И ноги ставь на стул!
    Таких котов, чувак,
    В порту мне не сыскать –
    Ведь я лишь тень, я брак,
    Я уличная б***ь...

    Ты так её любил,
    И думал, что любим.
    Но вот корабль уплыл –
    И счастье вместе с ним.
    Напрасно не зови –
    Его пропал и след.
    А до твоей любви
    Красотке дела нет.
    Как девку ни голубь –
    Сбежит к другому, тварь.
    Так жизнь даёт нам рупь,
    А дрючит на штукарь...

    Иди сюда, чувак!
    Да ты совсем пацан!
    Плевать, что мир – бардак!
    Давай налью стакан!
    Мы будем до утра
    Гулять судьбе назло,
    Ведь я ко всем добра,
    Кому не повезло.
    Таких котов, чувак,
    В порту мне не сыскать...
    Ты плачешь?!.. Дрянь шмурдяк.
    Придётся добавлять...»

    – Однако!.. – задумались коллеги.
    – Что «однако!», понятно. А принципиальные возражения есть?..
    Принципиальных возражений не было. За это и выпили. Перешли к обсуждению жён гениев и согласились, что жёны нас не понимают. Выпили за то, чтобы понимали. Потом решили, что так выйдет ещё хуже и выпили за то, чтобы и они нас и дальше не понимали.
    Вспомнили Сократа, Вийона, Пушкина, Бодлера, Блока, Есенина, Рубцова. Выпили за них. Обсудили судьбу русской интеллигенции и её участие в русских революциях. За эту мутотень пить не стали, хряпнули просто так. Согласились, что белогвардейские песни были ничуть не талантливее красногвардейских – несмотря на то, что у белых было больше образованных людей…
    Ещё в два часа ночи над Пашковкой далеко разносилась подлинно народная русская песня, преисполненная беззаветного мужества и высочайшего гражданского пафоса:

    «Смело мы в бой пойдём
    За Русь Святую,
    И всех жидов убьём,
    Сволочь такую!..»

    В конце припева мы начинали громко хохотать, будоража окрестных собак.
    Ближе к трём часам с небывалыми матюгами в калитку стал ломиться участковый. Предложили ему выпить с нами. Летёха пить не хотел, отбивался руками и ногами, норовил вытащить из кобуры пистолет. Пришлось пару раз дать пацану по шее и отобрать опасную игрушку. За очередной порцией водки поехали уже на его «шестёрке», в «О;кей» на Гидрострое, жалея об отсутствии мигалки и сирены. Пришлось врубить дальний свет и беспрерывно давить на клаксон. Участковый остался умиротворённо икать на половике у двери, и не проснулся даже тогда, когда мы вернулись и начали сбивать Луну из его пистолета. Целились тщательно, но так и не попали: пристреляться не успели, а запасной обоймы в кармашке кобуры не оказалось. Потом легли поспать, но спалось плохо, всё время жажда мучила. Вставали и утоляли. Утром летёха сначала валялся у нас в ногах, умоляя отдать табельное оружие, затем был отправлен Васей за ящиком пива. Пистолет мы ему отдали, как и обещали, через час – едва неспешно допили ящик, и тут же послали за вторым, потому что про затвор у нас уговора не было. Вернувшемуся летёхе дали бутылку и выгнали вон. Второй ящик одолевали сначала все вместе, потом втроём: за Петропавловским приехала разъярённая жена и забрала мужа домой. Перед отъездом мы упросили Аню сфотографироваться с нами. Снимок сохранился. Фотографировал Гончаров. Ближе к обеду он тоже уехал. Мы с Васей до вечера попивали «Туборг» и рассуждали об особенностях сюжетосложения и символики в поэзии Бориса Поплавского. На прощание Вялый подарил мне фаянсовую тарелку, сделанную им собственноручно. Она заняла почётное место в моей коллекции дружеских сувениров.
     
    Профиль   Страница  
    scivarinДата: Пятница, 23.12.2016, 11:03 | Сообщение # 2
    Руководитель проекта
    Сообщений: 548
    Награды: 9
    Статус: Offline
    Рассказ интересный, но про "жидов" мне сильно не понравилось. Хотя сам я чисто русский, но мой политический кумир сейчас - товарищ Троцкий. Да и хорошая русская поэзия - наполовину еврейская.
     
    Профиль   Страница  
    vigovskyiДата: Вторник, 27.12.2016, 01:06 | Сообщение # 3
    Автор
    Сообщений: 10
    Награды: 0
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Хоссподи!.. Это ж надо - в рассказе из хреновой туче строк найти и выделить совершенно проходную , да ещё и цитатную, строчку по жидов ("жидов")! Сразу вспомнился старый анекдот. Когда Сталин на заседании Совнаркома(?) вносит два предложения: расстрелять 10 тысяч человек и покрасить мавзолей в зелёный цвет. На вопрос: "А почему в зелёный?!" отвечает: "Так я и думал - по первому предложению возражений не будет".
    Где-то так...:-)
     
    Профиль   Страница  
    vigovskyiДата: Вторник, 27.12.2016, 01:13 | Сообщение # 4
    Автор
    Сообщений: 10
    Награды: 0
    Замечания: 0%
    Статус: Offline
    Сам чисто русский. Возможна примесь польской крови в поколении - дцатом, что несерьёзно. Вообще не антисемит. Евреев - да и жидов :-) - среди знакомых-приятелей-друзей хватает. Одна Марианна Панфилова чего стОит... Насчёт Троцкого - дело не в том, что он был еврей. Насчет поэзии - вообще ни о чём... Русская поэзия - то, что написано на русском языке. Этническая принадлежность автора значения не имеет. Или придётся говорить об арапско-татарской-молдавско-польско-шотландской поэзии 19 века в России. Возражений не предвижу:-))).
     
    Профиль   Страница  
    Форум поэтов » Литературный раздел » Эссе и прозаические миниатюры » Олег Виговский. Дуэль по-краснодарски и трудности перевода
    • Страница 1 из 1
    • 1
    Поиск:

    Яндекс.Метрика
    Copyright Сайт высокой поэзии © 2009-2024 18+ При использовании материалов гиперссылка на сайт обязательна Хостинг от uCoz