Барамунда | Дата: Пятница, 20.07.2012, 01:27 | Сообщение # 1 |
Пользователь
Сообщений: 30
Награды: 6
Замечания: 0%
Статус: Offline
| - …Бога, Бога! – разнеслось по двору. – Чиклет нашёл Бога! Благая весть явилась на свет из тенистых глубин фруктового сада. Она вдруг выскочила из-под яблоневых ветвей на залитую солнцем площадку, внезапно, как свежий прыщ на не знавшей диатеза попе, в лице загорелого, перемазанного гумусом чада, а затем широко раззявила младенческий ротик и альтом проревела на всю округу: - Теперь у Чиклета есть Земляной Бог! Бог! Бог!!! Услыхав вопль, Пётр с Бастиндой кубарем скатились с крыши полуистлевшего сараюшки, за черепичным коньком которого втайне учились целоваться, и благополучно приземлились в стожок прошлогоднего сена; рыжеволосая Маниока (да-да, та самая Маняша Клажницкая из «два длинных, два коротких», которую злопыхатели в глаза называли гимнасткой-террористкой), поразмыслив, прекратила вращение талией, позволила обмотанному изолентой восьмидесятикопеечному хула-хупу свалиться наземь и, возглавив передовой отряд свидетелей чуда, ускакала на одной ножке в поисках источника очередного вселенского переполоха. Тем временем Виталь, мой беспокойный сосед – двоечник от рождения и нигилист по натуре, презрев блинный бойкот мамаши и угрозу спонтанно-ременного отцовского взрыва, сорвал с переносицы очки-лисапеты, сунул закладку меж страниц и торжественно прихлопнул хвост ненавистной арифметике. Затем, не на шутку заинтригованный, высунулся в окно, перегнувшись с риском для жизни поперёк подоконника. - Покажь, покажь! – суетились вокруг босоногие девы. – Дай подержать… - Дзы-ы-ыко, дзы-ы-ыкински! - Ой, бабы-ы-ы, я боюсь, боюсь! - И я!!! - Какая прелесть! – вскричала Маниока. - Фу, гадость! Тоже мне Бог… фу… - скривилась Бастинда, одновременно оправляя пальчиком непослушный локон, выбившийся из-под головного убора. Указательный перст свободной руки новообращённая протестантка, только вот-вот ещё - минуту назад - предававшаяся сарайному греху, патетически и в сопровождении многозначительного вздоха воздела к небу. Девочки охали, ахали, вздыхали (ничего особенного: обычные бабские штучки), одни прослезились от избытка чувств, другие с опаской тянули ладошки к неизвестному божеству, пытаясь поскорее причаститься к великой тайне: желанной, притягательной, но одновременно - пугающей. Парням же ничего не оставалось, как толпиться на импровизированной галёрке, оплёвывать грядки с цветущим чесноком и тихо гудеть меж собою, пряча за скептическими ухмылками следы глубочайшей досады. Ну а сам я, как мог, в одиночку держал оборону, не удостаивая преференциями никого из нахальных паломников и не позволяя, пусть даже случайно, хоть как-то обидеть Его. Наконец, вблизи будто щёлкнуло электрическое реле. Резко пахнуло о-три, свежим фосфором и серой. Нечто, едва уловимое, переменилось в ментальном флере обступившей меня ребятни. Сильнейшая половина зевак начала потихоньку выходить из оцепенения, изначально вызванного элементарной завистью, и лишь во-вторых, а, может даже, в-третьих, - известной конкуренцией мальчишеских самолюбий. Простым ли давлением протоплазмы, упорством ли, хитростью, но этим маленьким пародиям на самцов Homo Sapiens всё ж удалось оттеснить прекрасный пол в сторонку от артефакта, извлечённого мною из-под капустного листа всего лишь пару минут назад. Будущие творцы истории не надумали ничего постыднее, чем обрушиться на маленькое земляное чудо с оголтелой критикой, граничащей со святотатством, а вернее, с такой дикой обструкцией, что ситуация сразу же обрела вид старинной фарисейской игры - интриги, оканчивающейся по обыкновению пошлой провокацией и побиванием камнями никому не нужного, ни на что не годного и никем не званого апостола. - Да ну, братва, фигня какая-то… - Отвали! - Ты чо, блин? - А сам? - Ме-ме-ме, бе-бе-бе, - ни с того ни с сего разошёлся Борька (а ещё друг называется), демонстрируя то мне, то притихшим девчонкам свой змеиный язык, длинный, ярко-жёлтый от бабушкиных поливитаминов. - Не лезь, - я неловко отмахнулся от насмешника, случайно заехав тому локтем по рёбрам. - Тощий, тощий – псих психованный, баран подкованный! - обиделся на меня иуда и на всякий случай отскочил назад. - Говорил же: не лезь… - Ну, и чё там у тебя, Чиклет? Небось, опять говняшку собачью нашёл и радуешься? – бросил мне с вызовом жиртрест Петруччо. – Давай сюда, заценю. Наизлейший враг мой, словно чувствуя складчатым своим и потным затылком поддержку коллег-завистников, потянулся было корявками к Земляному Богу, но я твёрдо решил не сдаваться и крепко-накрепко сжал ладонь в кулак, оставив внутри лишь небольшое пространство - с тем расчётом, чтоб мой Бог мог двигаться и дышать. Затем отступив на пару шагов, я уперся тылом в узловатый яблоневый ствол: - Фиг тебе! Не дам – слугой не нанимался! - Ты чё опух, тощий? Совсем страх потерял? – Петька наплывал на меня своей громадной, двенадцатилетней выкормки тушей, как эскадренный броненосец на хлипкую шхуну. – Гони сюда Бога, да побыстрее, пока по мордасам не отхватил! - Нет… - на мгновение мне стало страшно, очень страшно. - Бога не отдам! - Врежь, врежь ему, Петька! – хохотнула из-под панамы Бастинда: нервически и безапелляционно. – Ой-ой, тоже мне Бога себе нашёл, тьфу! Дурак психованный… Бог - он в церкви живёт! - Врежь, врежь, - подхватили мальчишки. – Давай, давай! - Короче, Чиклет, ты слышишь? В последний раз повторяю … Виталь заорал было из окна, что за друга всем жопы порвёт, но был схвачен за ухо откуда ни возьмись явившейся мамашей и волоком оттащен прочь. Несколько секунд спустя из-за кулис раздался резкий посвист режиссёрского кнута и жалобный бас ударной установки. Не успел я и глазом моргнуть, как Петруччо вынул из кармана свой финский ножичек, выточенный старшим братом-зеком из старого паровозного клапана, подошёл и ткнул им меня в живот: - Вот тебе за Бога! Мне даже не было больно. Мне вообще было никак. Под истошный визг старших девчонок и плач дворовой мелюзги я медленно сполз спиною по стволу антоновки и, не разжимая кулака, потерял сознание.
*** Спасибо доктору: он не позволил санитарке выкинуть Бога, но аккуратно уложил его в баночку для анализов, а мама даже нанесла ему травы. Травы и капустного листа. Мандарины мама тоже оставляла на тумбочке - по традиции, но сам я в те дни питался лишь через катетер-трубочку, а мандарины и печенье отдавал соседке по палате - девочке с красивым, но необычайно бледным лицом и с лямблиями в печени. Ей даже уколов в день делали ровно на три больше, чем мне. Ещё бы, ведь её не хранил сам Бог. Дни в больничке тянулись нудно и, как казалось, бесконечно. Бог похрустывал себе в баночке дарёной маминой капустой и в разговоры со мной не вступал. Единственная наша дискуссия состоялась сразу же, как умерла бледная девочка с лямблиями. В ту душную июльскую ночь она вдруг начала страшно хрипеть, биться затылком об изголовье, обрывая в последних судорогах питающие её болезнь пластиковые трубочки. Потом девочку вырвало печеньем, желчью, ещё чем-то. Спустя минуту-две (врачи так и не успели добежать, несмотря на мой звонок) юная страдалица, наконец, отмучилась и тихо выпрямилась в своей кроватке, уставив в потолок открытые настежь голубые, но безжизненные, увы, глаза, а в самом уголочке её измождённых губ глупо оранжевела одинокая мандаринная корочка. Утром я спросил Бога: - Почему так? - Я ещё слишком маленький Бог и не имею сил воскресить её. - А если бы ты был уже Большим? - Ну, тогда за большими делами я вряд ли углядел бы маленьких, - тяжело вздохнул мой Бог и уполз под травинку, чтобы я его больше не беспокоил. С тех пор мы не перекинулись и парой слов. Я не возражал, ибо очень хорошо понимал: Богу – богово. Понимал и принимал всё как есть. *** Потом умер Борька, от странного августовского гриппа. Следом – Бастинда, свалившись с пригородного перрона под проходящий электропоезд. Петруччо так и не сумел прижиться в «малолетке», был «опущен» по ходу и в один прекрасный день удавлен под нарами казённой подушкой. Все эти новости приносила мне мама. Глупо успокаивая меня, она называла иудушку не иначе как Боренька, а размазанную по дачным шпалам иудицу – бедная Танечка. Про Петьку, правда, она совершенно честно заявила мне: «так ему и надо». А меня нисколько не интересовало мнение Бога в связи с этими странными инцидентами, тем более, что последние дни тот как-то странно поутих, стал твёрдым, серым и недвижимым. Пока Бог спал, я решил написать евангелие. Ведь я был самым первым его апостолом, как-никак. Маниока – вторым, но пока что даже не догадывалась об этом. А Виталь мог бы запросто стать третьим, если б не был таким лодырем, да ещё и второгодником к тому же.
*** Евангелие
Создал Бог Бога. Из утренней росы, из детской слезы и капустной грядки. Нарёк имя ему – Земляной Бог, и положил под корень. И это было единственно верно. Ибо Главный Бог владеет горним, а Земляной – дольним. Главный - немного до и бесконечно после, Земляной - исключительно здесь и сейчас…
*** Потом умер я. Уровень лейкоцитов в крови сначала резко поднялся, потом так же резко спал. Медики тут же забили тревогу: забегали, засуетились. Кололи антибиотики, адреналин и ещё чёрти что, ставили капельницы с физраствором, но… сепсис всё равно победил. Сепсис всегда побеждает маленькую жизнь, если на сердце той таится большая обида. Бог проснулся, пообсох минут с двадцать, затем расправил свои белые, с двумя чёрными пятнышками крылья, вылетел из банки, взмыл через форточку в небо и помчался вослед мне – своему первому свидетелю. Ибо что такое Апостол без Бога? И что такое Бог без Апостола?
***
Евангелие от Маниоки
…Он был хороший. Не дал погубить Бога. За это Бог полюбил его…
Ивангиле от Виталя
Двашды два – пять. Отныни и ва веки виков Аминь…
|
|
| |