В суфийских притчах часто повторяется момент, когда ученик приходит к Учителю, говорит что-то вполне нормальное ( с моей точки зрения), потом с позором Учителем изгоняется. Так вот и читаю с лёгким привкусом недоумения))Но поэзия эта завораживает и хочется продолжить. Параллели с христианством, существуют, хотя суфизм и возник в рамках Ислама.. Вот, например отрывок из статьи Л.Тираспольского, переводившего стихи Руми на русский язык «Ортодоксальные представители мусульманского духовенства нередко подозревали суфиев в тайных симпатиях к христианству. Следуя коранической традиции, суфии считали и Моисея, и Иисуса, и Мохаммеда великими пророками и учителями человечества.
Мотылек не различает,
Вспыхнув в пламени любви,
Где горит огонь мечети,
Где - монастыря огни.
Мотылек - это влюбленный суфий, которого влечет к себе божественная Возлюбленная, это Меджнун (безумец) в поисках прекрасной Лейли. Любовь здесь - то, что стирает собственное иллюзорное существование суфия и заставляет его забыть о самом себе….. Но служение Богу предпринимается суфием не ради награды в загробном мире и не из-за страха адских мук. Единственное, чего он жаждет - это Истина. Зрелому суфизму чуждо то, что Н. Бердяев критически характеризует как "судебное понимание" религии. В истинной любви нет страха, к опьянению любовью призывает великий поэт и суфий Руми: "Опьянись ею так, чтоб не проснуться и во время Страшного Суда!". Что касается стихов, то «Песня флейты» - один из самых красивых переводов( из того, что я успела прочесть). Есть ещё другой вариант Барашек (Почему он так называется, я нигде пока не нашла)
Песня флейты/ Барашек
Прислушайся к голосу флейты - о чем она плачет, скорбит?
О горестях вечной разлуки, о горечи прошлых обид:
"Когда с камышового поля был срезан мой ствол пастухом,
Все стоны и слезы влюбленных слились и откликнулись в нем,
К устам, искривленным страданьем, хочу я всегда припадать
Чтоб вечную жажду свиданья всем скорбным сердцам передать.
В чужбине холодной и дальней, садясь у чужого огня,
Тоскует изгнанник печальный и ждет возвращения дня.
Звучит мой напев заунывный в собранье случайных гостей,
Равно для беспечно-счастливых, равно и для грустных людей.
Но кто бы - веселый иль грустный - напевам моим ни внимал,
В мою сокровенную тайну доселе душой не вникал.
Хоть тайна моя с моей песней, как тело с душою, слиты -
Но не перейдет равнодушный ее заповедной черты
Пусть тело с душой нераздельно, и жизнь их в союзе, но ты
Души своей видеть не хочешь, живущий в оковах тщеты"
Стон флейты - могучее пламя, не веянье легкой весны,
И в ком не бушует то пламя - тому ее песни темны.
Любовное пламя пылает в певучей ее глубине,
Тот пыл, что кипит и играет в заветном, пунцовом вине.
Со всяким утратившим друга лады этой флейты дружны,
И яд в ней, и противоядье волшебно соединены.
В ней песнь о стезе испытаний, о смерти от друга вдали,
В ней повесть великих страданий Меджнуна и бедной Лейли.
Приди, долгожданная, задравствуй, о сладость безумья любви!
Верши свою волю и властвуй, в груди моей вечно живи!
И если с устами любимой уста я, как флейта солью,
Я вылью в бесчисленных песнях всю жизнь и всю душу мою.